Кузбасские поэты – участники Великой Отечественной войны:
Молостнов Геннадий Модестович (1912-1982)
Прозаик, поэт, журналист. Родился в д. Чуркино Александровского уезда Владимирской губернии. В 1941 году окончил высшую школу НКВД. До 1943 года служил в войсках СМЕРШа, в июле 1943 года был ранен и после излечения рекомендован для работы в МИД СССР. В Кузбасс приехал в 1948 году и более чем на два десятилетия связал свою судьбу с нашим краем.
Военный триптих
В победных лучах фейерверка
В день окончанья войны
По фронту идет проверка –
С конца и в конец страны:
- Капренко?
-На месте!
- Семенов,
- Хайрулин
Мурат?
- Смертью храбрых…
В Бресте… -
Там, под курганом,
лежат…
-Сорян,
Иванов,
Дугашвили
Чего не становятся в ряд?..
- В братской они …
могиле
Вечным
огнем
горят…
Ой, сколько друзей не стало!
Всех не упомнишь лиц –
Павших, пропавших и вставших
На пьедесталы столиц:
-Фаворский?
-На месте!
-Шальнов?
-В Бухаресте.
- Кручинин?
- В Берлине.
- Муради?
- В Белграде.
В Варшаве, Софии –
Алонов и Фиев.
Данилов и Брагин
Остались в Праге.
Стоят в Будапеште
Стрельцов и Пелеште.
В Вене – Рамзей…
Ой, сколько не стало друзей!..
В победных лучах фейерверка
В день окончанья войны
За мертвых встают на поверку
Правнуки, внуки, сыны.
Зовет на ученье тревога,
И там, где границы черта,
Ракеты внушительно-строго
Свои поднимают перста.
Команда – точнее счета,
Вернее, чем сердца пульс:
-Расчеты!..
-Готовы!..
-Внимание!..
Пуск!..
Вдова солдатская
Чуть-чуть приоткрыто окошко
И там, в голубой тишине,
Бедовая снится гармошка
Суровой солдатской жене.
Ей помнятся вешние клены
И первый цветок-огонек,
И он по-смешному влюбленный-
Белесый, такой паренёк.
Гармошка, гармошка, гармошка,
Родная, прошу об одном:
Пусть счастье продлится немножко
Под утренним вдовьим окном.
Пусть нынче забудутся боли,
В заречную даль помани,-
Туда, где в ромашковом поле
Впервой целовались они.
Ты ей о хорошем поведай -
О дальней счастливой весне.
Пусть он возвратится с победой,
Хотя бы в коротеньком сне!
Чуть-чуть приоткрыто окошко
И там, в голубой тишине,
Бедовая снится гармошка
Суровой солдатской жене…
Доронин Георгий Антонович (1904-1943)
Родился в деревне Новой Загваздинской волости Тобольского уезда Тобольской губернии. В 1914 году окончил Филинское уездное училище. За год до начала войны, в марте 1940 года, был командирован в г. Сталинск на должность редактора городской газеты «Большевистская сталь» (впоследствии – «Кузнецкий рабочий). На этом посту он встретил июнь 1941 года. Летом 1942 года в составе Сибирской стрелковой дивизии добровольцем ушел на фронт. 10 августа 1943 года Г.А. Доронин был тяжело ранен и по дороге в медсанбат скончался.
«Саша Сибиряков»: поэма. Своеобразная летопись боевых дел дивизии сибиряков-гвардейцев, рассказ о подвигах артиллеристов, разведчиков, санитарок.
У товарища Копылова
Наш разведчик Саша снова
Был в походе эти дни.
В роще встретил Копылова,
Окруженного людьми.
На привале отдыхая,
Чутко слушают бойцы,
Как за честь родного края
Воевали их отцы.
Враг пытался силой грозной
Покорить сибиряка.
Мы в Иркутске в день морозный
Расстреляли Колчака.
И пылают местью жгучей
Стариковские глаза
Политрук встает могучий
Доброволец-партизан.
И бойцы, усталость кинув,
Со старика не сводят глаз
У него своих три сына
В Красной Армии сейчас.
Да еще дочурка Валя
Метко шлет врагу свинец
За сынами в путь бывалый
Сам отправился отец.
В час для родины суровый,
Когда нас терзает враг,
В руки взял оружье снова
Старый воин-сибиряк.
И бойцы за ним сегодня
Все идут в жару и в дождь.
И не дрогнув, с ним на фронте
В бой рванется молодежь.
Силы, мужество утроив,
Отомстим врагу сполна.
О сибирских, о героях
Будет песни петь страна.
Саша Сибиряков принимает присягу
Золотой росой блистая
Песню пел зеленый лес.
Солнце радостное встало
Нас приветствует с небес.
Наливаясь сочной влагой,
Травы сочные цвели.
В этот ясный день присягу
Принимать бойцы пришли.
Вышел Саша перед взводом
И под сенью двух берез
Он советскому народу
Клятву верности принес.
Беспокойный ветер вьется,
Каруселит над рекой.
Звонкий голос раздается
Минометчика Рябко.
-Я клянусь своею жизнью
Светлым именем вождя,
За любимую отчизну
Биться, жизни не щадя.
Вырос он в семье свободной
Этот юный патриот
Он с порывом благородным
В бой за родину идет.
И присяги текст читая,
С гордо поднятым лицом
Римма – девушка простая
В строй становится бойцом.
И встают другие с него
И звучит присяга вновь.
В юном сердце пламенеет
К милой родине любовь.
И за взводом взвод шагает,
И несут врагу свинец
И отчизне присягает старый
Щекотов боец.
У него уж сын на фронте
К немцам злобою горя,
В строй становится сегодня
Сам таежник-сибиряк.
И за ним бойцы проходят
И с Оби и с Томь-реки,
Так за жизнь, за честь народа
В бой идут сибиряки.
Ни один назад, ни шагу
Не шагнет в бою с врагом
Мы скрепим свою присягу
В немца воткнутым штыком.
Мы идем оружье стиснув,
С лютой злобою в крови.
Нас на подвиг Мать-Отчизна
В грозный час благослови!
Из поэмы Г.А. Доронина «Саша Сибиряков». 1942 г.
***
Снижался тихо белый снег.
Над голубой поляной рея,
На одинокой батарее
Их было двадцать человек.
Они пришли и на закате
Здесь стали — воины в строю,
Чтоб защищать на этом скате
Свой край и родину свою.
Снег разгребли на кромке ската,
Установили пушки тут.
И замполит сказал: —
Ребята, Здесь — мы.
Здесь немцы не пройдут
Буравлев Евгений Сергеевич (1921-1974)
Всю войну, с первого до последнего дня, Евгений Буравлев находился в действующей армии - сначала служил в военно-воздушных силах, потом за буйный нрав попал в штрафной батальон. На войне ему пришлось работать авиамехаником, затем авиастрелком; был сбит и горел в самолете, но остался жив. А ближе к концу войны стал сапером. Был трижды ранен, награжден орденом Красной Звезды и многими боевыми медалями.
Война для Евгения Буравлева стала академией мужества, она выгранила его характер, сделала поэтом. Тяжелая память о войне, унесшей миллионы молодых жизней, мешала ему писать об этом суровом времени, перебивала его дыхание. Поэтому стихов о войне Евгений Буравлев создал мало.
⃰ ⃰ ⃰
Я не пишу о войне:
Трудно писать о войне.
А уж кому, как не мне,
Строчку не бросить на круг?
Лётчику и стрелку,
Сапёру и штрафнику,
Взводному в энском полку
Есть что сказать, мой друг.
Только не до строки,
Там, где легли полки,
Там, где взята в штыки
Последняя высота.
Не срифмовать мне, друг,
Оторванных ног и рук,
Не срифмовать всех мук
и всех оставшихся там…
Хотя идти на редут –
Это ведь тоже труд.
Страшный, но всё-таки труд –
Ради жизни, мой друг.
Смерти самой вопреки
Безусые пареньки
Бросали вместо строки
Сами себя на круг.
Но умели молчать
Там, где нельзя кричать,
И попадали в печать
Только посмертно, друг.
Я мстить вернусь
Ошиблась смерть, объятья зря раскрыла.
Пусть правда, что рука не ляжет на штурвал,
Что не летать мне птицей быстрокрылой,
Не штурмовать врага, как штурмовал.
Я слёз не выжму, раны – пустяки,
Но за потерянные капли крови
Свинцово-тяжело сжимаю кулаки,
Плотней сдвигаю к переносью брови.
Не к тишине палат – я к грохоту привык.
Пусть ненависть к врагу мои залечит раны.
Чтобы в боях прославить русский штык,
Я снова под знамёна боевые встану
И мстить вернусь – не трус, не ротозей,
А сталинский солдат непобедимый –
За кровь свою, за кровь своих друзей,
За кровь защитников страны родимой.
15 января 1942 года. Магнитогорск, госпиталь
Отрывок из Баллады о сапёре
Долго по следу сапера
Крадучись смерть ходила,
Не затевала спора –
Все до поры щадила,-
Только дышала рядом
Стужей мгновений длинных
То над фугасным зарядом,
То на полях на минных,
Сердцем толовой шашки,
Черным зрачком запала,
Неосторожной промашки
От него ожидала.
А он обходил её мимо,
К трудной привык работе:
Мина ему - не мина, -
Прокладывал путь пехоте…
Хватился только в Берлине,
Что на висках уже иней.
А было всего в ту пору
Двадцать четыре саперу…
Победа
Друзья, нет слов, чтоб радость передать.
Победа! Долгожданная победа!
Ее руками можно щупать, брать.
Она, как тень, идет за нами следом.
В дыханьи ветра, в зелени листвы,
В песке скрипучем, в рокоте прибоя,
В весеннем небе – чувствуете вы? –
Она, как песнь и как вино хмельное.
И хочется забыть про кровь и про войну.
Друзья, поднимем кружки мы вначале
За славу Родины, победу, за весну,
Которую в боях не замечали.
Теперь за тех, кто здесь навек остался
И никогда не возвратится в дом –
Пусть слезы горечи смешаются с вином.
Родные, вот она, победа, за окном!
Давайте гимн, отчизны гимн споем,
Чтоб до нее он эхом расплескался!
Победить!
В этом слове народная воля.
Сталевар с этим словом на вахту встает,
Трактористка в груди это слово несет,
Выезжая в колхозное поле.
С этим словом бойцы рядовые
И седой командир, партизанский отряд,
Не жалея ни крови, ни жизни, творят
Для отчизны дела боевые.
Победить! И не будет другого.
Победить! И вперед, но ни шагу назад.
Победить! Потому что сегодня сказал
Сталин это зовущее слово!
Подснежник
На краю воронки от разрыва бомбы
Утром я подснежник голубой сорвал.
Мне бы его бросить, позабыть о нем бы –
Но о чем-то близком он напоминал.
Положил его я в воду у пневматика.
– Береги, – механику своему сказал. –
Дам после полетов любопытным: Нате-ка,
Вот какого цвета милые глаза.
Разговор с майором
Пристаю я к майору: – Пошлите меня
Поскорее на фронт в третий раз.
– Что торопитесь так? Или в буре огня
Ожидает любимая вас?
– Да, любимая ждет. Только здесь, далеко
От разрывов снарядов и мин.
Я готов, чтобы снова дышалось легко,
С целым миром сразиться один.
Вы же знаете: встретить подругу скорей
Я смогу, победив. В бой иду –
Я решил: или с жизнью расстаться своей,
Или встретиться в этом году.
Раздумье
Сестра, прошу тебя, присядь у изголовья –
С тобой раздумьем поделюсь своим,
Как ты со мною поделилась кровью.
Нам будет веселей двоим.
Ты понимаешь, как это обидно,
Когда бессилен я с постели встать,
Когда конца лечению не видно,
И впереди одно и то ж опять.
Порой мне кажется – я выздоровел снова,
И снова крепок, как гранита твердь.
И то, что прежде было страшным словом,
Теперь без страха называю – смерть.
И снова хочется сжимать в руках оружье,
Разить врага за слезы матерей
И гордо чувствовать, что ты отчизне нужен,
И что стоишь в строю богатырей.
И что идешь упорством и смекалкой,
И силой гнева, и огнем любви
Вперед!
И знать: что прежде было жалко –
Теперь без сожаленья раздави.
И так дави, чтобы, вздохнув свободно,
Прогнав морщины горечи со лба,
Увидел, что бандит международный
Распластан у позорного столба!
Сестра, прошу тебя, присядь у изголовья –
С тобой раздумьем поделюсь своим,
Как ты со мною поделилась кровью.
Нам будет веселей двоим…
Встреча
Диском винта воздух хватая,
С ревом стальная птица
Краснокрылая в бой взлетает,
Врагу навстречу мчится,
Что в облаке точкой тает.
Враг заметил трусливым взором
Грозную силу – прячется.
Он не будет хозяин просторам,
В бою не станет артачиться –
Лучше сбежит в облака с позором.
Только зря – красная птица
Имеет с тобою счеты.
Священный огонь мести искрится
В глазах ее пилота –
Надо ему с тобой расплатиться:
За зверства твоих шакальих налетов
На мирную жизнь сел, городков;
За то, что расстреливал из пулеметов
Женщин, детей и седых стариков,
«Железный крест», как герой, заработав.
Что же теперь твой «Мессершмитт»
Потерял былое бесстрашие?
Или смерть на тебя глядит
Со звезд, на крыльях накрашенных?
Напрасно твой «Мессершмитт» виражит –
Красный пилот
его прошил
Пунктиром огненной трассы.
В горле едкий дым запершил
Запахом «высшей расы».
Взрыв бензобаков бой довершил.
Мамаев Владимир Михайлович (1930-2000)
Поэт, фронтовик, член Союза писателей России. Родился в городе Кемерово. Отец и дед работали на коксохимическом заводе. В 1937 г. отец увез Володю в г. Кадневку Ворошиловоградской области. Отсюда и начался боевой путь юного солдата Великой Отечественной войны. В 1942 году сбежал на фронт. Проживал в местах формирования 483-го Севастопольского орденов Суворова и Кутузова минометного полка 2-й Гвардейской армии. Его неоднократно оправляли учиться в Суворовское училище, но он постоянно возвращался в часть. В конце концов (после очередного возвращения) командир полка устало махнул рукой и сказал: "Пусть остается. Что толку отвозить, все равно убежит. Поставить на довольствие, зачислить…". Так в 12 лет Владимир стал сыном полка и толковым разведчиком во 2-й Гвардейской армии. Войну закончил пятнадцатилетним парнишкой под Кенигсбергом (ныне Калининград). Свою первую боевую награду - медаль "За отвагу" он получил в тринадцать лет.
Михаилу Борисову
Мы с тобой из-за парты
На войну уходили.
Не в вагоне плацкартном
Мы по жизни катили.
За отцовскими спинами
Мы не прятались, нет.
Становились мужчинами
Мы в четырнадцать лет.
Жили – грудь
нараспашку,
Себя не щадили.
Говорят, мол, в рубашке
Нас мамы родили.
Может быть, и в рубашке,
Но она - не броня.
На могилах ромашки,
А в могилах друзья …
***
Мне никуда, друзья, не деться
От той беды, что память жжет.
Войной расстрелянное детство,
Мне вопреки, во мне живет.
Живет, как мать, которой нету,
Как дед, что где-то под Москвой
А над землей шумят рассветы,
И мы шумим между собой.
О чем шумим, о чем скандалим?
Жизнь коротка, как зимний день.
А мы родных, друзей печалим,
Порой на Свет бросаем тень.
Жизнь коротка…
Спешите, люди!
Творить добро,
любить, жалеть…
Легко соседу сделать худо,
Труднее ближнего согреть.
***
Мне о любви бы, о весне,
Да вот беда, не пишется.
Остался я на той войне,
Под деревенькой Лышица.
Живой ли, мертвый –
не понять,
Накрыло миной-шанежкой.
И чудится мне, будто мать
Тихонько кличет:
«Ванюшка…»
И голос трепетный, грудной
Журчит, как заклинание:
«Вставай, Иванушка, родной!
Вставай, ты только раненый».
Но мне не сдвинуться,
не встать,
Земля сырая, липкая…
И надо мной Россия-мать
Качает дымку зыбкую.
Ветераны
Над Россией туманы,
Словно годы, плывут.
Среди нас ветераны,
Как легенды, живут.
Отшумели бураны,
Улеглась боль войны.
Только им ветеранам,
Снятся черные сны:
И, как прежде, комбаты
Их в атаку ведут;
И, как прежде, солдата
Где-то матери ждут.
Через годы и страны,
Через крик тишины,
Как седые курганы,
Все идут ветераны,
Все идут ветераны
По дорогам войны.
Июнь 1945-го
Я был тогда мальчишкою
беспечным:
Погонами, медалями форсил.
Но эту на глухом разъезде
встречу
Я до сих пор, признаться,
не забыл.
Июнь... Вовсю грохочут
эшелоны:
«Покончено, покончено
с войной!»
А человек на каменном
перроне
Был воплощеньем горести
людской.
Сидел на самодельном
самокате:
Четыре ролика
и две доски.
И, смолкнув, мы смотрели
виновато
На эту боль,
зажатую в тиски
А где-то в горьковатых
синих травах
Кузнечик безмятежно
стрекотал.
…Так я узнал, сто есть в победах
траур,
В пятнадцать лет впервые я узнал.
Матери
Руки матери – старые ветви.
Труд и скорбь иссушили их.
На ладонях глубокие меты,
Словно шрамы от ран боевых.
На ладонях,
А в сердце их сколько?
Трёх сынов порешила война.
Носит мать эту боль,
Как осколки,
Носит в сердце печаль она.
Руки матери – добрые руки!
Я, безбожник, на них молюсь.
Завязались узлами муки…
И, мне кажется, мать –
Это Русь.
***
Наша память –
не гранит холодный,
Не слова, остывшие на нем…
Поднимает нас она,
как взводный,
И опять в атаку мы идем!
И опять…
Но где же огневые?
Там могилы боевых друзей.
Тишина. Шумят хлеба ржаные,
И стоят плечом к плечу живые
Командиры юности моей.
Маки
Шёл бой,
Бой яростный и жаркий,
А на пригорке, у реки,
На хрупких ножках маки яркие
Тянули к солнцу лепестки.
Смерть, как коса, вокруг
косила,
Коса безумия и зла…
Но не было у смерти силы,
Чтоб эти маки сжечь дотла!
Тишина
Ещё вчера была война,
Ещё вчера гремело, охало,
А нынче зыбкая волна
О чём-то тихо шепчет около,
Как лист опавший, шелестит
И мирно лижет серый берег…
У моря человек сидит,
И человек ещё не верит,
Что всё прошло, что нет войны,
Что он живой, что он вернётся.
От непривычной тишины
Он тихо плачет и смеётся.
А море ласково шумит,
И волны плещутся о берег…
У моря человек сидит,
И в тишину ещё не верит.
Землянка
Ступая по мшистым ступеням,
Я в дом наш военный вхожу,
И кажется, замерло время…
Я юности в очи гляжу.
Здесь все для меня как святое:
Растущий у входа цветок,
И ржавая каска с водою,
И петель дверных скрепоток…
Великая мудрость покоя
Беспечна, как детские сны!..
Платили мы страшной ценою
За каждый глоток тишины.
Поле памяти солдатской
Отрывок из поэмы
Юность, юность!
Где мы не бывали,
По каким дорогам не прошли?
Нас не раз на прочность проверяли,
Как броню – огнём нещадным жгли.
Голодом и холодом косили,
В землю зарывали нас живьём,
На весь мир кричали: «Нет России»,
А Россия есть! А мы живём…
Только вот душа вся пропиталась
Жгучей болью, гарью фронтовой.
Кто сказал, что всё зарубцевалось,
Тот, поверьте, не знаком с войной.
О войне он судит понаслышке,
У меня же с ней особый счёт.
Отвалила мне она, мальчишке,
Боли, скорби – на сто лет вперёд.
Только я не жалуюсь на боли,
У кого их нет из нас, солдат?
Поле, памяти солдатской поле,
Как неразорвавшийся снаряд…
Вспоминая годы те суровые,
Юность, юность, я горжусь тобой!
В сапоги обутая кирзовые,
Ты прошла дорогой фронтовой.
Мы с тобою тыщи вёрст оттопали
По земле российской и чужой.
Доводилось, нас хирурги штопали,
Но мы снова возвращались в строй.
И опять с гвардейцами лихими
Вёрсты, как обмотки, я мотал.
Под берёзами, под вязами чужими
Я друзей хороших оставлял.
Может быть, там нет и обелисков,
Не бывал в той дальней стороне.
Только вас, друзья, как самых близких
Почитают у меня в родне.
Да ведь вы не знаете, родные,
Приступом мы взяли Кенигсберг…
Отоспались за войну впервые,
Поимённо помянули всех.
А когда над миром онемевшим
От крутого горя, бабьих слёз
Тишина легла, мы – уцелевшие –
Возвратились в край родных берёз.
Плакали на радостях, смеялись
И плясали так, что пыль столбом.
Многих мы тогда не досчитались,
Многие от ран ушли потом…
Борисов Михаил Федорович (1924 - 2010 гг.) Герой Советского Союза
После ускоренных курсов в Томском артиллерийском училище Михаил Борисов в составе морского десанта в декабре 1941 года принял участие в боевых действиях в районе Керчи. Отсюда начался его трудный путь по дорогам войны: был наводчиком 50-милиметрового миномета на Южном фронте; наводчиком 45-милиметровой противотанковой пушки на Юго-Западном и Донском фронтах, защищал Сталинград, освобождал Донбасс; являлся комсоргом отдельного истребительного противотанкового дивизиона 2-го танкового корпуса на Воронежском фронте. Особо отличился в Курской битве. Под Прохоровкой 11 июля 1943-го одна из батарей дивизиона, в которой был Михаил Борисов, встретилась с 19-ю немецкими «Тиграми». В неравном поединке батарея была подавлена, и сержант Борисов продолжал бой один. Ему удалось уничтожить 7 фашистских танков в одиночку. За этот подвиг Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года Михаилу Борисову было присвоено звание Героя Советского Союза.
***
Под Прохоровкой снова тишина,
Хотя хрипят обугленные танки,
И с каждым часом явственней слышна
Здесь колгота вороньей перебранки.
Лежу ничком, сжимая кулаки,
И кажется, что прямо за спиною
Россия-мать глядит из-под руки
На то, что было нашей огневою.
И кое-как поднявшись во весь рост
И протерев глаза (от дыма, что ли?),
Я вместе с ней гляжу,
Как на погост,
На чёрное истерзанное поле.
Вокруг живого места не найти.
В полсотне метров глыбою стальною
Последний «тигр» застыл
На полпути.
Мы устояли…
Но какой ценою!
И здесь и там, доколь хватает глаз,
С моей судьбой навек неразделимы
Лицом вперёд,
Вздохнув последний раз,
Лежат мои друзья и побратимы.
Прикрыв собою пядь земли родной,
Они лежат в уверенности строгой,
Что грянет гром на новой огневой
И встанет смерч над вражеской берлогой.
А я стою, хоть день давно погас,
От жгучего бессилья каменея…
Мне память сохранила этот час,
И я склоняюсь молча перед нею.
***
Сорок третий горечью полынной
На меня пахнул издалека –
Чёрною,
Обугленной равниной
Видится мне Курская дуга.
«Тигры» прут, по-дикому упрямы,
Но со мною в этот самый миг
Прямо к окуляру панорамы
Целый полк, наверное, приник.
Громыхнуло сразу на полсвета.
Танки, словно факелы, горят...
И живёт в душе моей всё это,
Несмотря на вьюжный снегопад!
Те бои – как мера нашей силы,
Потому она и дорога,
Насмерть прикипевшая к России
Курская великая дуга...
***
Раскрылать мне, ветер, плащ-палатку
И, отправив в дальний-дальний путь,
Не забудь,
Что я под Пятихатку
Тридцать лет стремился завернуть.
Тридцать лет… А будто бы всё было,
Всё случилось только лишь вчера.
…Мины землю рубят, как зубилом,
Как кувалдой, лупят «мессера».
Вот из мглы вперёд рванулись танки,
Вот они надвинулись уже…
Скоро их пятнистые останки
Задымят на этом рубеже.
Мы стоим на выбитой опушке
Средь нагих, израненных корней.
Весь заслон – четыре полковушки
С горсточкой безусых пушкарей.
Тут с судьбою просто породниться,
Встречный марш играя на басах.
И ребят обветренные лица
Каменеют прямо на глазах.
Пусть земля и кажется им шаткой,
Но стальной откатывает вал,
Словно наш заслон под Пятихаткой
Глыбою базальтовою стал.
Мне сюда пробиться бы сквозь годы,
Побывать на старой огневой,
И мои житейские невзгоды,
Как тогда, пройдут над головой…
***
Никогда не скинуть нас со счёта,
Не забыть –
и броских,
и усталых.
С сорок трижды памятного года
Мы уже стоим
На пьедесталах.
Мы не просто «винтики в машине»,
Коль смогли
Не только по приказу
Проложить к сегодняшней вершине
Точную
И правильную трассу.
Было в нашем подвиге солдатском
Внутреннее,
личное
веленье
И на Курском,
И на Сталинградском,
И на каждом новом направленье!
ИМЯ ЕГО НЕИЗВЕСТНО
Я знаю – сегодня так надо!..
Но чувства мои смятены,
Когда провожаю Солдата
К подножью Кремлевской стены.
В несказанно-скорбном молчанье
Вдоль улиц заснеженных в ряд
Вчерашние однополчане
Со мною бок о бок стоят.
В волнении, горьком и зябком,
Движения рук нелегки –
Ребята то тянутся к шапкам,
То комкают молча платки.
Так плачут войны ветераны!..
И мне показалось на миг,
Что вновь раскрываются раны,
Что в горле взрывается крик.
Разбужена память… Да так ли?
В глазах моих годы подряд
По-прежнему хаты, и сакли,
И русские избы горят.
Как прежде, на пажитях стылых
Взывают к сиянию звезд
Безвестные наши могилы –
Почти на полсвета погост.
А древняя Красная площадь
Безмолвье, как память, хранит,
Лишь траурный шелест полотнищ
Струится на красный гранит,
Да шагом размеренно-четким
Проходит на смену наряд…
В линялой походной пилотке
Лежит безымянный солдат.
Я возвращаюсь всякий раз туда...
Я возвращаюсь всякий раз туда –
В окопный быт, в обугленные дали,
Где мы не так уж много и познали,
Но без чего не вышли бы сюда.
Тогда ни ночи не было, ни дня,
Тогда земля и небо цепенели,
И мы нередко различали цели
В пределах только сектора огня.
Без выси, широты и глубины
Казался мир в винтовочную прорезь.
Он и сейчас спрессован, словно совесть
Мальчишек, не вернувшихся в войны.
По-за спиной все те же шепотки...
По-за спиной все те же шепотки
И те же осуждающие вздохи:
Он по сей день, мол, вьет еще витки
Вокруг одной-единственной эпохи.
Умерьте пыл, судача обо мне.
Не ради места под крылом Победы
В своих стихах за строчку о войне
Я отдаю последние рассветы.
Ничуть не в измерении ином
Пролег мой путь, что так бывает зыбок,
Ему дорожным служит полотном
Земное наслоение ошибок.
И по нему шагать мне до конца,
Солдат с пути сворачивать не вправе…
Раскройте, распахните же сердца
Для строк скупых о подвигах и славе.
Вы молоды. Уверенны. Сильны.
У вас свои веселые рассветы.
А я еще не вышел из войны.
Еще не все друзья мои воспеты.
1978
На фронте мы не думали о нервах...
На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.
Он так и встал однажды в сорок первом,
Мой командир, почти ровесник мой,
И поднял роту собственным примером
В последний и решительный наш бой.
Мой лейтенант, я видел краем глаза,
Как ты взлетел над бруствером:
– Вперед! – И показалось – перед нами сразу
Раздался вширь поникший небосвод.
Такой рывок губителен, во-первых,
Он, во-вторых, нелегок и непрост…
Но за тобой и мы в шинелях серых
Уже надежно встали во весь рост.
В те дни судьба не каждому светила.
Мой командир, тебе того рывка
Всего на шаг единственный хватило.
Всего на шаг… в грядущие века.
СТРОКА, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ…
Памяти В. Стрельченко
Не голова – пчелиный улей,
А вздох как стон издалека:
Строка, оборванная пулей, –
Не полновесная строка…
Но, истекающая кровью,
Она до боли дорога,
В ней пепелища Подмосковья,
Огнем крещенные снега.
И на нее, на вскрик поэта,
Пророка горестной земли,
В тот миг крылатая Победа
Уже откликнулась вдали.
Чугунов Владимир Михайлович (1911-1943)
Во время Великой Отечественной войны лейтенант Чугунов командовал стрелковым взводом, а в редкие минуты затишья писал стихи о фронтовой дружбе, о подвигах товарищей. 5 июля 1943 года, когда немецко-фашистские войска, открыв мощный артиллерийский огонь, перешли в наступление на Курской дуге, Чугунов поднял своих бойцов в атаку. В этом бою он погиб.
Светлана
Я друзей обманывать не стану,
Сердце не грубеет на войне:
Часто дочь трехлетняя Светлана
Мысленно является ко мне.
Теплая и нежная ручонка
Норовит схватиться за рукав.
Что скажу я в этот миг, ребенка
На коленях нежно приласкав?
Что не скоро я вернусь обратно,
А возможно, вовсе не вернусь…
Так закон диктует в деле ратном:
"Умирая, все-таки не трусь!"
Может быть, в журнале иль газете,
Что хранили быль наших времен,
Дочь моя, читая строки эти,
Гордо скажет: "Храбро умер он!"
А еще приятней с нею вместе
Этот стих короткий дочитав,
Говорить о долге, славе, чести,
Чувствуя, что был тогда ты прав.
Я друзей обманывать не стану,
Сердце не грубеет на войне:
Часто дочь трехлетняя Светлана
Мысленно является ко мне.
В разведку
Памяти Леонида Нуриева
С суровым озабоченным лицом
Он у сосны надламывает ветку.
Сегодня ночью уходить в разведку,
Искать «язык» за Северным Донцом.
Сегодня ночью…
А пока что синий
В бору сосновом шёл на убыль день.
И в чаще, смешивая четкость линий,
Ложилась фиолетовая тень.
Комбат спросил:
–Как думаешь, Нуриев,
Удастся ли разведка в этот раз?
Он, думу невесёлую развеяв,
С улыбкой ясной посмотрел на нас.
–Пойду, – сказал он с твёрдостью солдата,
Опять по-детски весело смотря.
Таким весёлым был он до заката,
Не зная, что сулит ему заря.
Разведчики ушли…
Над ними месяц новый
Глядел из золочёной полумглы.
Светящиеся пули в бор сосновый
Влетали и впивалися в стволы.
Друг не мечтал об орденах и славе,
Отважным был он – Родины солдат.
И в этой вот последней переправе
В решениях был твёрдым, как всегда.
Когда у ног его рвалась граната
И падал он на землю вниз лицом,
Знал сердцем чутким: храбрые ребята
Остались там, за Северным Донцом.
23 апреля 1943, Северный Донец
***
Все распри сводятся на нет
Артиллерийской перестрелкой.
Сияет ярче дружбы свет,
И места нет корысти мелкой.
Мы в дни войны сошлись втроём –
Равно бедны, равно богаты,–
Грустим, смеёмся и поём
Под потолком крестьянской хаты.
А завтра в бой!
Быть может, смерть
Свершит над кем-нибудь расправу.
Он упадёт на землю в травы,
Но жаворонок будет петь,
Цвести ромашки, незабудки
И многодумный лес шуметь…
С судьбой теперь плохие шутки:
Здесь очень просто умереть.
И если первым буду я
Судьбой отвергнут от событий,
То вы, товарищи-друзья,
Меня в час встречи вспомяните.
А коль возьму над смертью власть,
Ток животворных сил почуя,
Всю поэтическую страсть
В четыре строчки заключу я.
1 мая 1943, с. Первомайское
После боя
Хорошо, товарищ, после боя,
Выдыхая дым пороховой,
Посмотреть на небо голубое –
Облака плывут над головой.
И в затихшем орудийном гуле,
Что в ушах моих еще звенит,
Вся страна в почетном карауле
Над убитым воином стоит.
10 мая 1943, с. Первомайское
Измайлов Владимир Алексеевич(1926-1989)
Владимир Алексеевич Измайлов был помощником командира взвода 87-й отдельной разведроты. У разведчиков судьба на фронте особая. Разведчики всегда находились в опасности, их в любой момент могли обнаружить и убить, и надеяться они могли только на себя, на свою сноровку, выдержку, умение, хитрость. В той жестокой борьбе он выжил, хоть и стал инвалидом. В июле и декабре 1944 года был дважды ранен в руку и голову, затем было третье ранение и контузия. Боевой путь прошёл от хутора Новорусова (Адыгея) до города Либавы (сейчас Лиепая, Латвия). Гвардии сержант Владимир Измайлов был награждён орденом «Отечественной войны» 2-й степени, медалями: «За победу над Германией», «За участие в Великой Отечественной войне». 12 февраля 1946 года демобилизовался и приехал в Кузбасс. Тема войны впоследствии стала ведущей в творчестве поэта. «В войну разведчик, после войны – газетчик» – так писал он о себе.
Поэма о трех героях (отрывок)
…Закрыв собой,
Закончив бой,
Они чисты перед страною.
Перед собой,
Перед судьбой.
Бойцам, за ними вслед идущим, -
На миг взметнувшись, как мосты.
Над черной пастью смерти ждущей, -
Они чисты перед грядущим
И перед прошлым - все чисты.
Они не ждали, не просили
Бессмертной славы у судьбы,
Прикрыв собою всю Россию
И дальнюю свою Сибирь…
По былому переднему краю
Я тихонько иду
По былому переднему краю,
И сквозь пламя зари
Мне былое видней и видней.
Обжигается память,
По звеньям перебирая
Раскалённую в битвах
Цепь кованных мужеством дней.
Задыхается память,
Идя в лобовую атаку,
Спотыкается память,
Ложась под кинжальным огнём,
Напрягается память,
Взрываясь гранатой под танком,
И крылато взлетает,
Спеша за бегущим врагом…
Дни боев,
Дни побед!..
На любом рубеже вам
Память памятник ставит,
Напоминает, строга,
Как от Пушкинских гор,
Из-под грозных высот Новоржева
В Прибалтийский «котёл»
Мы за месяц загнали врага.
Вспоминаю атаки
И кровью кипящие раны,
И привычность смертей
На великом победном пути…
А вокруг – всё спокойно,
И как-то легко мне и странно,
Что следов боевых
Не найти,
Не найти,
Не найти…
Сыплет снег,
Сыплет снег –
Ничего разглядеть невозможно,
Будто пухлые нити
Меж землею и небом висят.
И над мирной землей –
Ни тревог,
Ни боев,
Ни бомбёжек,
И на тысячи верст –
Снегопад,
Снегопад,
Снегопад…
Будто лёд в моём сердце
Неслышно и сладко растаял,
Вся военная боль
Только памятью сердца слышна.
На спокойной земле
Тишина застоялась густая
И на тысячи вёрст –
Тишина,
Тишина,
Тишина…
Словно звенья цепочки,
Я памятью перебираю
Раскалённые дни –
Ни один не остыл,
Не остыл.
Мне всю жизнь проходить
По былому переднему краю,
Я уйти не могу
Ни в запас,
Ни в отставку,
Ни в тыл…
На дальнем рубеже атаки
…Всё скрыто дымкой,
Скрыто дымкой,
И снег висит как пелена.
Со мною рядом невидимкой
Идёт война,
Идёт война.
Она вопит безмолвным воплем,
Она – во мне,
Она – со мной…
Я в зимней тишине утоплен,
Захлёбываюсь тишиной.
И в ней, звенящей и зловещей,
Вновь падаю на землю ниц,
А взрывы блещут,
Взрывы блещут
Бесшумной яростью зарниц.
Дрожит земля…
От этой дрожи
На миг лишь ноги подогнём
И встать не можем,
Встать не можем –
И погибаем под огнём.
Минуты тают,
Жизни тают…
Но вот мои семнадцать лет
Сквозь смерть взлетают,
В жизнь влетают –
И цепь встаёт за мною вслед.
«Ура» и мёртвого поднимет,
И бросит в панику врагов, –
И смерть над ними,
Смерть – под ними!..
А я – бессмертнее богов,
Не взят ни миной,
Ни снарядом,
Не скошен пулей наповал.
…А где-то рядом,
Где-то рядом
Товарищ мой отвоевал.
Кровь брызнула в сугробы дробно –
И кровь горит,
И снег горит,
…Как мирно,
Неправдоподобно
На снег присели снегири.
***
Высоты помним,
Сёла,
Города…
А на поляне, от жилья в сторонке,
Земля затравенелая тверда –
Заплыли и траншеи, и воронки.
Всё отошло…
Отплакали ветра
Над павшим и забытым после боя.
И двадцать лет шумит, шумит ветла,
Что выросла здесь так, сама собою.
Не ветер ли, бродяга, посудил,
Что жаль могилы, позабытой всеми,
Да издали принёс и посадил
Выносливо-бесхитростное семя?
В безвестность канул
И остался там –
От мест жилых,
От всех живых не близко…
А сколько их по всем былым фронтам,
Которым ни креста, ни обелиска!
Поляна и спокойна, и светла,
Весной в цветах,
Зимой в сугробах тонет.
Под ветром, дрогнув, заскрипит ветла,
А чудится, что человек застонет.
Небогатов Михаил Александрович Фронтовик (1921-1990 гг.)
С 1941 по 1943 год воевал на фронтах Великой Отечественной войны. Вначале Небогатов был направлен на краткосрочные офицерские курсы. Затем в звании младшего лейтенанта участвовал в сражениях под Смоленском и на Украине. В 1943 году после тяжелого ранения демобилизовался и вернулся в Кемерово. Награжден орденом Красной Звезды и медалями. До 1946 года работал военруком в ремесленном училище. В последующие годы Михаил Небогатов - литсотрудник газеты «Кузбасс», затем – корреспондент областного радио, редактор Кемеровского книжного издательства. И всегда писал стихи. Первые стихи его помечены годами 1941-1945-й.
На передовой
Солнце – высоко над головою.
Зной плывет, горит кругом земля.
Ты лежишь, прислушиваясь к бою
Мин, летящих прямо на тебя…
Смерть повсюду – в тонком свисте пули,
В вое мин, который душу рвет,
В жутких взрывах бомб, в моторном гуле –
Смерть тебя на каждом метре ждет.
Говорят, попав на фронт впервые,
Все во власти страха каждый час.
Не страшны атаки лобовые
Тем, кто в бой идет не первый раз.
Мол, привычка…Ерунда! Не верьте.
Фронт – он фронт, не летняя гроза.
Невозможно притерпеться к смерти,
Хоть все время смотришь ей в глаза!
Кажется, все пули, все снаряды
Именно в тебя, в тебя летят…
Хорошо, что кто-то дышит рядом,
Незнакомый, но родной, как брат.
Вот опять от пушечного аха
По спине мурашки…Вот опять…
Страшно всем. Ну, а сильнее страха
Чувство долга: надо воевать.
* * *
Случайно в мемуарах генерала
Прочел и вздрогнул: «Зайцева гора!»
Ведь наша часть ее атаковала…
Все вспомнил я. Все было, как вчера…
Поляну мокрым снегом укрывало,
А там, в селе, на взгорье, немчура.
Бил пулемет. Свинцом нас поливало.
Бежали и кричали мы: - Ура-а!
Стучало сердце. Гром его ударов –
В висках. И вдруг – все тело обожгло.
Померк вдали багровый дым пожаров.
День снегопадом черным замело…
И лишь теперь узнал из мемуаров:
Под вечер наши заняли село!
Воины России
Вновь над Россией журавли трубят.
В весенних парках девушки смеются.
А я припоминаю тех ребят,
Которым не пришлось с войны вернуться.
Былые однокашники мои!..
Когда заря июньская померкла,
Почти что с ученической скамьи
Ушли они в жестокие бои –
В горячее, грохочущее пекло.
Один ещё под Бродами убит –
В тот первый год на западной границе.
Другой под Сталинградом в небе сбит.
От третьего лишь карточка хранится.
А сколько их упало на бегу
В Берлине, за неделю до салютов!
Я всех сейчас и вспомнить не могу –
Так нас война подкашивала люто.
В историю Кузбасса своего,
В историю Отечества родного
Ребята поколенья моего
Вписали кровью памятное слово…
Пуля
Едва рванулись мы за лог,
На снежно-голую долину –
Свинцовый свист!
Наш взвод залёг.
Вдруг что-то дёрнуло за спину.
Не сразу понял я в тот миг,
Что вещмешок прошила пуля.
И вновь - к деревне напрямик,
Где ждал нас немец, карауля.
Вперёд, вперёд сквозь жаркий шквал,
Пока весь гнев, весь пыл не вылит! ...
Я вещмешок свой развязал –
В нём котелок пробит навылет.
Смотрел на дырки по бокам,
Разгорячённый и усталый,
И дрожь бежала по рукам
От острой мысли запоздалой:
Не видеть мне бы синевы,
Чуть-чуть пониже пуля брызни –
На полвершка от головы,
Всего на полвершка от жизни.
* * *
Он с фотокарточки смеётся,
Такой счастливый, молодой.
А в поле, где позёмка вьётся,
Над ним - лишь столбик со звездой.
И ничего здесь не поправить.
Он был ровесником моим.
Но не могу никак представить
Его и старым, и седым.
Глядеть на снимок - сердцу больно,
В нём острой горечи комок.
И вопреки всему невольно
С губ так и просится: - Сынок.
Вечный огонь
Когда земля цветёт лучистым маем,
А дни его - огнями красных дат,
С какой мы острой болью вспоминаем
Войною похороненных солдат!
Живут они, как будто не убиты,
В сердцах друзей, и матерей, и вдов.
Живут, врагами даже не забыты,
Герои тех сороковых годов.
Но мчится время жёстко и упрямо,
Фронтовиков сужается всё круг,
И умирают старенькие мамы,
И вдовы превращаются в старух.
Так неужели где-то в дальней дали
Придут такие горькие года –
От жизни тех солдат, что в битвах пали,
На свете не останется следа?
Неужто впрямь случится так когда-то -
Всё порастёт, как говорят, быльём,
И, кроме Неизвестного солдата,
Не будут знать уж люди ни о ком?
Нет! И тогда, когда уже не будет
Ни матери, ни друга, ни жены,
Ни холмика -
Земля их не забудет
Под вечным солнцем, в мире тишины.
Земля о них расскажет в блеске росном,
Любой высотке - памятник живой:
Где взрыв чернел фонтаном смертоносным -
Весной берёзам вспыхивать листвой!
Не раз Россия в будущие годы
Почтит их память в громе майских гроз
У вечного огня самой природы -
У пламени зелёного берёз.
* * *
Легко на воле дышится,
Не воздух – сладкий сок.
Вдруг – Папа, папа! – слышится
Родной мне голосок.
В цветах – панамка белая.
Дыханье затая,
Глядит вокруг, несмелая,
Светлана, дочь моя.
…
- Ау! – кричу шутливо я.
Увидела меня!
Бежит ко мне счастливая,
Забавно семеня…
А в памяти жестокая
Картина ожила…
Такая ж синеокая
Та девочка была.
На поле распростертая,
В таких же вот цветах,
Она лежала – мертвая –
С игрушкою в руках.
Светилось небо ласково,
Как в этой тишине.
Лишь птица с черной свастикой
Кружила в вышине.
***
Всю жизнь перед глазами, как живой,
Увиденный впервой солдат убитый.
Кругом движенье, гул, моторов вой,
А он у дома – всеми позабытый…
Был первый день войны.
И первый он,
Ничком лежащий, весь
в дорожной пыли.
И чувство в сердце жуткое, как стон:
Уйдя, мы разбудить его забыли…
Солдат с ребенком
Н. И. Масалову
В огненной горячей круговерти,
В неумолчном грохоте атак
Девочку немецкую от смерти
Спас в Берлине наш герой-земляк…
Там бойца, прошедшего сквозь пламя,
В ореоле славных ратных дел,
Скульптор вдохновенными руками
В бронзе навсегда запечатлел.
Много вёсен, солнечных и ярких,
Отражённых в отблесках меча,
Он стоит в Берлине, в Трептов-парке,
С девочкой спасённой у плеча.
Он стоит на фоне ясной сини,
Как предупрежденье всем врагам,
Величавым символом России,
Что метнула свастику к ногам.
Он стоит, красивый и могучий,
И следит за тучами вдали…
Сколько стран от свастики паучьей
Мы, как эту девочку, спасли!..
Пусть того солдата не тревожат
Те, кому всё в мире нипочём.
Меч опущен. Но подняться может,
Если снова к нам придут с мечом!
Уроки войны
Война не только гнула круто,
Но и учила честно жить.
Учила каждою минутой,
Секундой каждой дорожить.
В любом – большом и малом – деле
Всё исполнять учила в срок,
Хотя уж силы на пределе,
Хотя усталость валит с ног…
Пусть по земле родимой
Русской
Война не ходит никогда,
Но жить нам – с полною нагрузкой
И в будни мирного труда.
Ценить, как тот глоток из фляжки,
Судьбой отпущенный нам срок,
И не давать себе поблажки,
Не говорить: – Устал, не смог…
***
Не обойдёшь сторонкою в беседе
Год сорок первый, горестные дни.
Как ни светлы раздумья о победе,
В них не одни салютные огни…
На быстроту прорывов, окружений
Был мастер враг коварный, что скрывать.
И на уроках наших поражений
Мы на ходу учились воевать.
Когда врага по гатям, перевалам
Погнали мы лесами, средь долин,
Его же салом били по мусалам,
По-русски вышибая клином клин!..
Пути войны – вначале к Подмосковью,
Потом к Берлину в холод, слякоть, зной –
Обагрены великой нашей кровью,
Оплачены огромною ценой.
Не счесть героев – будь земля им пухом,
Что полегли под холмики, холмы…
Броня – бронёй. Но кто сильнее духом,
Тот победил. А победили мы!
Пусть много лет сияет мир весёлый,
Нам не забыть, какая битва шла,
Какой из сорок первого тяжёлой
Дорога в сорок пятый год была.
Фронтовая дружба
Она не знала громких фраз,
Но в дымной огненной метели –
Мы это видели - не раз
Была доказана на деле.
Запомнил я воздушный бой.
От «ястребков» и «мессершмиттов»
Над той – немецкой – стороной
Гудело небо басовито.
А мы, бойцы, лежим во ржи,
И сердцем все мы там, в зените,
Где и пике, и виражи,
И пулемётных строчек нити.
Атака в лоб, удары в бок –
Смешалось все в круженье лютом…
Вдруг задымился «ястребок» -
И летчик прыгнул с парашютом.
Сейчас, как хищник, «мессершмитт»
Мелькнет вблизи зловещей тенью –
Вмиг будет пулями прошит
Пилот, что стал простой мишенью…
Но вижу: друга самолет.
В крутой стремительности воя,
На помощь сбитому идет,
Берет его в кольцо живое!
Пройдёт еще минуты две –
Никто его уже не скосит:
Ведь белый купол в синеве
Июльским ветром к нам относит!
Уж видит лётчик колею,
И рожь, и луг,
И дым над лугом,
А тот, кто спас его в бою,
Всё ходит в небе круг за кругом…
И в мирный день сбивают нас
То равнодушье, то обиды.
Как мы беспомощны подчас,
Хоть повидали в жизни виды.
Как не хватает нам порой,
Когда у зла мы под обстрелом,
Великой дружбы фронтовой,
Не словом выверенной - Делом!
Сибирские кедры
Когда-то над Волгой, в огне Сталинграда,
В дыму Сталинграда гудел ураган.
Гудел ураган смертоносного града,
Стонал от разрывов Мамаев курган.
Сюда через годы к святыне кургана
Посланцами нашей сибирской земли
Приехали в гости войны ветераны
И саженцы кедров с собой привезли.
Стоят ветераны, молчат, вспоминают,
Как здесь воевали в далёкие дни.
Молчат ветераны, лишь горько вздыхают:
Погибших друзей вспоминают они.
Ещё непременно припомнить им надо,
Как смерть победили средь чёрных руин
И гнали фашистов от стен Сталинграда,
От матушки Волги на самый Берлин!
С кургана Мамаева дали все близко –
Кремлёвские звёзды и улочки сёл.
Сибирские кедры - как строй обелисков,
Как память о тех, кто с войны не пришёл.
Уж целую вечность мы с ними в разлуке
У Волги широкой, у маленьких рек.
Пускай же солдатские дети и внуки
Военного дыма не видят вовек!
Козлов Анатолий Михайлович (1916 -2003 гг.)
Мечтал стать художником, учился в Омском художественном училище. Но в 1938 году c 3-его курса был призван в Армию. Служил на Дальнем Востоке в авиации. Участвовал в войне с Японией, освобождал Северную Корею. После войны вернулся в Кемерово и 26 лет отработал в Кемеровском областном УВД. Ушел в отставку в звании майора. Был награжден орденом Отечественной войны II-ой степени, орденом «Красная Звезда», двумя медалями и другими наградами.
Первые стихи Анатолий Козлов опубликовал в армейской газете в 1943 году. Писал том, чем жили на войне – он сам и его товарищи — об очередной атаке, о друзьях-товарищах и о смерти, которая всегда была рядом, и к которой никак нельзя было привыкнуть. Содержанием его стихов тех огненных лет была война во всех ее проявлениях и, которая навсегда осталась в памяти поэта.
Памяти друга
Гляжу на ордена шахтерской славы –
В глазах моих туман и в горле ком.
Давно ли, друг, в зубастой черной лаве
Дробил ты пласт отбойным молотком?
Вот Красная Звезда блестит эмалью,
Медали тихо, жалобно звенят.
И я июнь далекий вспоминаю,
И женский плач, и путь в военкомат,
И – фронт, и пот у раскаленной пушки,
И звонкий голос твой: «Огонь!», «Держись!»...
На бархатной, на маленькой подушке
Сияет вся твоя большая жизнь.
Знать, крепко я у прошлого в плену,
Коль даже уголек и пламя спички
Напоминают страшную войну"
Поэты послевоенного времени, писавшие о Великой Отечественной войне:
Бурмистров Борис Васильевич (1946 - )
Письмо деду
Отправляя письмо, я ответа не жду.
Не придет он, уверен я в этом.
В том далеком теперь сорок первом году
Я расстался, не встретившись с дедом.
Фотография в доме да подписи след
Полустертый: «До встречи, родные…»
Через много печальных и радостных лет
Я прочел эту надпись впервые.
Я прочел эти строки, запомнил слова:
«До свиданья… с победой!... до встречи!»
Донбай Сергей Лаврентьевич (1942 - )
***
Читаю книгу о войне:
Я выхожу из окружения,
И все орудия по мне
Палят, к лафетам отпружинивая.
В стволах четыре пули замерло!
Сторон четые –
Белый свет!
За мной следят четыре снайпера,
Тая оптическую смерть…
Но я счастливо просыпаюсь.
Щекой на книге,
За столом.
Я просыпаюсь как спасаюсь,
И, дай-то Бог, не в руку сон!
А ночь, как девочка босая,
В раскосых звездах вся она,
Проходит в комнату такая,
Что ни при чем совсем война.
Но я читаю о войне…
Уже давным-давно за полночь.
Ракета падает к земле –
Я землю тороплюсь запомнить.
Братские могилы
Для меня становятся родней
Братские могилы – стелы, плиты:
Той войны, в которую зарыты
Дни и судьбы Родины моей.
Братские могилы – стелы, плиты.
Не постигнув весь мемориал,
Я архитектуру подвергал
Критике, святую, деловито.
Здесь не пересматриваю взгляды,
Было в рассуждениях зерно.
Очень часто, очень заурядны
Памятники наши были, но
Не подвластен вырвавшийся стон!
Горе человеку не подвластно:
Не стараясь выглядеть прекрасно,
Как уж есть, рыдает просто он…
Той войны, в которую зарыты
Группами по нескольку мужчин,
Я никак не понимал причин –
Каждому хватило бы земли-то!
А живые как смогли посметь? –
Всех в одной могиле хоронили.
Невозможно. Может, в спешке? Или
Братство перешагивает смерть?!
Дни и судьбы Родины моей…
Растворяюсь до последней капли,
И уже неразличим я как бы…
А война все дальше,
Все видней.
Кадры хроники
Старая, старая хроника
Незабываемых лет,
Перекрути и напомни-ка
Неповторимый момент.
Серенький, маленький, бедный,
Поезда ждущий перрон –
С перекошенным победой
Женским счастливым лицом.
Вот они! Видели! Видели!
В звездочках и в орденах
Высыпали победители:
Целые, на костылях,
С воздухом на рукавах…
И на плече у родимой,
Старый – не по годам,
Плачет непобедимый
Мальчик во весь экран!..
Солнечно, искренне, тесно!
Крики, улыбки, гудки.
Марш духового оркестра
Правит дыханьем в груди!
Но по перрону, как ранена,
Среди платков и пилоток
Мечется кинокамера,
Мечется, ищет кого-то…
Военное детство
А нас обернуло порознь
И вместе уже не раз:
Глядит сквозь военную прорезь –
Как целится детство в нас.
И все эти годы мирные
В глубоких тылах страны,
Мы все еще эвакуированные
Сиротственники войны.
И все еще оккупации
Последствия метят нас,
Подверженные акселерации
Не тела, но душ и глаз.
Отчетливо в детство в отрочество
Вошла – до сих пор видна –
Как общее наше отчество,
Отечественная война.
Баллада о двадцати миллионах
Двадцать миллионов человек
Не хватает с тех пор по стране…
В землю, и в дождик, и в снег
Превратились они на войне.
Спрятались в рощу и в сон
Навсегда, не по собственной воле.
Горько понурился склон,
Ненасытно задумалось поле.
Облако, дерево, холмик,
Незабудка – не смогуи вовек
Прошлое имя припомнить:
Александр?.. Владимир?.. Олег?..
Двадцать миллионов живых
Заблудились в железный буран,
Всрикнули от ножевых,
Пулевых и осколочных ран!..
Падает в вечный покой,
Береженный страною и мамой,
Милый! родной! дорогой!
Ненаглядный! единственный! самый!
Что напоследок шептала
В гимнастерку одетая боль?
Сколько их в мире не стало –
Николаев, Валериев, Оль?..
Дальше спеша воевать,
Непременную меру прощанья
Павшим живые отдать
Не успели – минуту молчанья.
Если представишь себе ты –
Да ведь мы бы оглохнуть должны! –
Сразу после победы
От космической тишины:
Двадцать миллионов минут –
Тридцать восемь молчания лет –
Анатолий… Ираклий… Мамед…
Двадцать миллионов имен –
Это кто же людей округлял
Запросто на миллион?!
Боже мой, да и кто их считал?..
Как сосчитать до конца
Невернувшихся, неповторимых,
Будущих: мать и отца
И несбывшихся чьих-то любимых?
Как сосчитаешь надежды,
Доброту и рассветную рань,
Голос единственный, нежный
Всех Иванов, Иванычей, Вань?..
Двадцать миллионов во мгле
Заболело к ненастью ранений…
Ворон сидит на броне!
В небе коршун рисует мишени!
Сколько вещают имен?
Александр… Владимир… Семен…
Анатолий… Ираклий… Олег…
Сколько миллионов человек?
Двадцать миллионов в стране.
Снова ворон сидит на броне –
Храм, стоящий на вечном огне!
Иванов Владимир Васильевич (1948 -)
Проводы
Провожали Сашу в армию.
Начинался месяц май.
Провожали Сашу в армию,
И слегка всплакнула мать.
Провожали Сашу в армию.
И рука отца легла
На тугие плечи парня
Ободряюще легка.
Жучка выбегла, пролаяла,
Позабыв слепых щенят,
И глядела понимающе
На тебя и на меня.
И росли, росли печальные
Очень умные глаза.
Ей хотелось на прощание
Что-то важное сказать.
То ль о том, как щен нечаянно
Закатился под щитки,
То ль недоброе предчуяла
И просила защитить.
Иленко Анатолий Павлович (1941 - )
***
Потому, нынче, видно так рано
Вышла ты из пустых ворот,
Что глубокая старая рана
Успокоиться не дает.
Ни минуты опять не вздремнула,
Просидела ночь у окна.
Тяжесть скробного караула
Разделила с тобой тишина.
Шагом медленным, подслеповатым
Ковыляешь на сельский сход.
Вдвое сгорбленной и виноватой
Тень войны за тобой ползет.
Там, у серенького обелиска,
Остановишься, приустав.
Скорбной памятью близко-близко
Прогремит уходящий состав.
Ты увидишь, как пуля присвистнет,
Вновь увидишь – упал солдат…
Над порогом родным повиснет
Его долгий последний взгляд.
В День Победы и памяти рано
Вышла ты из пустых ворот,
Незажившая горькая рана
Ни покоя, ни сна не дает.
***
Ясно помню бабушку и деда,
Помню, хлеб давался нелегко,
До мгновенья горького победа
Было очень, очень далеко.
Дремлет дед, очки упали с носа,
Баба, сгорбясь, мне рубашку шьет,
Нет в семье запретнее вопроса:
- как он там… Чего письма не шлет…
Снегом занесенная сторонка,
Ничего не знавшая о том,
Что уже полгода похоронка
По ошибке обходила дом.
Возвратились за весною следом
Те, кто чудом выжил на войне.
Не дождались сына баба с дедом,
Ждать отца всю жизнь досталось мне.
***
Солнце упало в дорожную пыль.
На почерневшем пригорке
Бредет, тяжело держась за костыль,
Солдат в седой гимнастерке.
Давно посчитал итоги свинец,
Оплаканной похоронкой.
Бегу навстречу: - Мой папка! Отец…
Машу сиротской ручонкой.
Было такое в те годы не раз, -
Война бумаги теряла.
Жизнь отменяла смертный приказ,
Калек домой возвращала.
Боец отвел неживые глаза,
Щекой небритой прижался.
В горле комок.
В пыль упала слеза.
Но я опять обознался.
Время промчалось.
Мой сын-богатырь
Выше меня уставшего…
А я все хожу на тот горький пустырь
Ждать отца запоздавшего.
Катков Александр Иванович (1950 - )
22 Июня
Даже шальные птицы
не пели тогда в июне.
Лишь гнулись буйные травы
под тяжестью утренних рос.
Была тишина такая,
что если и ветер дунет, -
Слышно на всю Россию
тревожный шепот берез.
И будущие отец мой и мама
уже не могли друг без друга.
Но фашисты спружинились
и в самый последний миг
В цейсовские бинокли
с левого берега Буга
Нагло разглядывали родину,
выцеливая часовых.
Козлова Зоя Степановна (1958 - )
Глаза войны
Глазами чёрными война взглянула
И всё в судьбе людской перевернула.
Кого сожгла, повесила, убила!
Детей и женщин ты не пощадила.
Кричали ей могильные холмы:
«Скажи, война, в чем виноваты мы?»
Не слышала иль слышать не хотела,
Лишь чёрным взглядом прожигала тело.
А тот, кто выжил, стал совсем седой,
И в памяти идет он снова в бой.
А по ночам все снится та война.
И нет чернее горя, чем она.
Земля войны
Был страшный бой, земля гудела.
От взрывов было всё в огне.
Трава боялась, но терпела
И жалась к матушке земле.
Когда всё стихло на рассвете
Роса упала на поля.
Нет, не росинки были это –
От горя плакала земля.
Похоронка
С войны ждет сына мать,
Не хочет верить похоронке,
И каждый день она опять
Встречает почтальонку
Поговорит с ней о делах, и что закончилась война.
Но пересилив в сердце страх,
Вдруг спросит, нет ли ей письма.
А почтальонка, спрятав грусть,
Рукой махнет, мол, тороплюсь.
Она уйдет, но голос пусть
Ей скажет: «Мама, я вернусь».
Махалов Валентин Васильевич (1933 – 2010)
Возвращение отца
Ясным полднем
Далекой веселой весны
Мой отец возвратился с войны.
Он дубовые двери
Легко распахнул –
За порогом оставил войну.
Он пожитки армейские
Сбросил с плеча.
Он прошел по избе,
Сапогами стуча.
Я метнулся к небритой
Отцовской щеке –
Билась трепетно жилка
У отца на виске…
Полдеревни людей
К нам в тот день собрались,
Чтоб услышать рассказ
Про военную жизнь.
Про военную жизнь,
Про лихие года.
Было тяжко тогда.
Было горько тогда…
Тихо плакали бабы
О погибших мужьях,
И хмурели бровями
Возле них сыновья.
Ночь плыла над деревнею
В редких огнях –
Где-то зрело начало
Хорошего дня.
С добрым солнцем,
С работой до пота в лице…
Вот и все,
Что я вспомнил
Сейчас об отце.
Ровесникам
Отцы уходили,
Хмурея лицом.
Деревня им вслед голосила.
И я со своим попрощался отцом
И слезы сдержал через силу.
Отцы уходили
На голос войны.
Печально скрипели подводы.
И вслед им глядели тревожно сыны
Рожденья тридцатого года.
Родные мальчишки,
Погодки,
Друзья,
Мы рано тогда возмужали.
В те годы в деревне,
Наверно, не зря
Мужчинами нас называли.
Нас слабость душила,
Нас голод качал,
Недетские гнули заботы,
Но вынесли мы
На ребячьих плечах
Большую,
Мужскую работу…
Мы твердо ступаем
С тех пор по земле –
Нас верить
Война научила
В двенадцать неполных
Мальчишеских лет
В терпенье, упорство и силу.
Предвоенное утро
Затопила мама печь
Рано-рано утречком.
Проплывает по избе
Молодою уточкой.
Из трубы летит дымок
Небу в синий потолок.
Просыпается за речкой
Птичьим щебетом лесок.
На дворе растет трава,
На траве лежат дрова.
Говорит мне моя мама
Очень добрые слова:
- Петушок пропел давно.
Просыпайся, мой сынок…
Солнце мягкой позолотой
Красит в спаленке окно.
Я гляжу на белый свет –
Мне всего-то восемь лет.
Я впервые понимаю,
Что меня счастливей нет,
Потому что моя мама
На меня светло глядит,
Потому что наши беды
И потери впереди.
Из трубы летит дымок
Небу в синий потолок.
Переводчиков Владимир Андреевич (1935 -)
Полевой почте
По млечному пути ушли на фронт селяне
Ушли, и растворились в глубине.
Грохочет бой на звездной расстоянье.
А те, кто дома… тоже на войне.
Но позже на одну всего надежду
От выстрела, от взрыва, от штыка.
Бойцы живут в своих домах как прежде,
Хотя три дня уже «летят в века».
Встает вдова еще женой считаясь,
И постоянно дети ждут отца.
В дыму трубы звезда ночная тает.
Рассвет плывет без края, без конца.
Помедли, почта, и сошлись на горы.
Бегут детишки в школу сентября
По хрусту луж, а ты несешь им горе.
А это зря, а это зря,
зря, зря!
Постой – ведь ты же «полевая» - в поле,
Замешкайся у края, где война.
На час, на два или на смену в школе,
Урок сегодня «День Бородина».
Печеник Семен Аркадьевич (1940 – 2006)
Красный пояс
Я помню хрип надорванной трехтонки,
Был на перроне флаг щемяще ал.
Взметнувшиеся шпалы из воронки,
Воздетый к звездам рельсовый металл.
Но путь сшивали и оживший поезд
Летел в Кузбасс сквозь страшную войну.
И все сильней
Теплушек красный пояс
Затягивал
Урал, Сибирь, страну.
В тире
В заснеженном Ленинск-Кузнецке
Война приземлила меня.
Впадала в сибирское детство
Зеленая речка Иня.
Мне снились тогда командиры
В буденовках с алой звездой.
«Садили» махру возле тира
Учащиеся ФЗО,
И мне инвалид на ступеньках
Винтовку порой выдавал.
Шептал: «Цель под свастику, Сенька», -
И я иногда попадал.
И я принимал как мужчина
Геройский, казалось мне, вид,
Когда говорил «Молодчина!»
Угрюмый, седой инвалид.
Ленинградская очередь
Владимиру Дагурову
Лениградская очередь!
Ты меня не гони,
Ты, блокадная очередь,
Душу мне сохрани…
Осени меня, очередь,
Взглядом сумрачных глаз,
Я спрошу нынче ночью:
- Кто последний из вас?
Мне негромко ответят,
И пойму я тогда –
Чем глаза эти светят
Сквозь метель,
Сквозь года!
Я запомню все прочно,
Я, как хлеб, сберегу:
Цепь людей темной ночью
На декабрьском снегу;
А она все короче…
Все дальше те дни…
Ленинградская очередь!
Душу мне сохрани.
***
На фронт тянулись тысячи дорог.
Такой нагрузки не знавали шпалы:
Алтайский хлеб.
Кузбасский уголек
И танки из кузнецкого металла.
И был тогда крутой беды посол.
И похоронка в каждый дом – не новость.
И вот тогда кто и куда пошел
Решали:
Военком
И совесть.
Шумилов Владимир Александрович (1954 -)
***
Скажи мне, по какой науке,
Из чьих неведомых краев
Ко мне ты скорбно тянешь руки
И не находишь прежних слов.
Багровый лист слетел на землю
Среди осенней тишины.
Всего два слова – помню, внемлю,
Хочу, чтоб не было войны.
На клочья воздух рвет граната,
И слышится со всех сторон
То очередь из автомата,
То раздирает душу стон.
Ты мне конверта треугольник
Шлешь с теплой лаской среди строк,
Чтоб я, живой, еще во вторник
Его прочесть до боя смог…
Сраженный пулей из засады
Ничком откинусь у стены.
Не ради славы и награды –
Но чтобы не было войны…
Воспоминания о старом дворе
Мир слушал старую пластинку.
Она вернула нас в былое.
Я вспомнил двор, девчонку Нинку,
Что встретил раннею весною.
Но так давно все это было.
Дух тех дворов вокруг летает.
То время сердце не забыло
И что почем, оно лишь знает.
Все было будто бы вчера –
Ударник вторил саксофону.
И Нинка с нашего двора
Была особою персоной.
Мы приглашали танцевать,
Крутя завод у граммофона.
И не могли, конечно, знать,
Что принесут раскаты грома.
А поутру была война…
И орудийные раскаты
Лишили нас и Нинку сна.
И становились в строй солдаты…
Нам было восемнадцать всем.
Мы слушали свою пластинку.
Где всем двором часов по семь
Кружили в вальсе нашу Нинку.